…или былинка о черной женщине и белом платке

Мария привычно копалась в огороде и не думала почти ни о чем. Надо было к вечеру прибрать плети, ботву, вскопать грядочку под чеснок… Вспомнился вдруг недавний разговор в автобусе двух слегка поддатых мужичков. Тот, помоложе, утверждал: «В Пензенской области сажают картошку в зиму, под снег… получают большие урожаи… колорадский жук с такой картошкой ничего поделать не может… фитофторой она не болеет…». Не поверила Мария досужим разговорчикам, уж больно непохожими были ладно одетые мужики на сельских тружеников. Мелют языком чего попало… А тут вспомнилось и подумалось — а не закопать ли на задах ведерко клубней? Для пробы. А что, в свои сорок пять Мария не утратила вкуса к экспериментам. Почва который год глубоко не промерзает, быть может, и правда урожай привалит небывалый?

Мария разогнулась, поправила концы серого пухового платка и вдруг краем глаза заметила женскую фигурку, отделившуюся от лесопосадки, что скрывала железную дорогу. «Грибы что ль кто-то шукает? Да кто ж это?». С большого расстояния узнать женщину было невозможно. И одета как-то странно, не по-нашему, не по-русски. Да и за грибами не наклоняется, а в руках ноша какая-то, не лукошко…» Мария машинально продолжала свою работу, а женщина в длинной одежде явно двигалась в ее сторону.

…И подошла к самой ограде. Встала. Темные ее накидка и одежда парусили под ветром. На фоне свинцово-серых косматых туч силуэт незнакомки был все же темнее. Лицо ее, руки тоже были смуглыми и усталыми. «Не цыганка, хотя и похожа… Ой, не наша какая-то, не беду ли за спиной привела?.. Да не смерть ли моя пожаловала?». Мария была в меру суеверной, но ведь хворала на неделе, а соседка еще вчера стращала ее неизлечимыми болезнями да напастями. И вот — докалякались.

А черная женщина молчала… Вдруг из тряпья ее, что было в руках, послышался слабый писк и такой же невыразительный тихий кашель. «Ребенок у нее… Бог ты мой, да как же я не сообразила сразу?! Чего-то у них не то».

— Ну, здравствуй! В избу айда… — словом и жестом Мария позвала женщину в дом. И не получила и полсловечка в ответ. Повернулась и пошла, услышав шаги за спиной. Все вместе взошли на крыльцо, вошли в полутемные сени и в теплую избу. Мария засуетилась: «Ой, накормить либо надо, щи что ли разогреть…». А черная женщина жестом показала, что хочет пить. Мария подала ей полный ковшик свежей воды, а сама засуетилась у газовой плиты и небольшого холодильничка. Ребеночек снова закашлял и пискнул, как мышка. Мария взяла его из рук матери, слегка развернула и положила на мягкий диванчик. «Боже ж ты мой, да ведь младенец-то болен – лобик горит, дыханье частое и резкое…».

— Врача позвать?

А в ответ опять молчанье.

— Чего молчишь? Садись, поешь.

Мария нарезала хлеба, в миску плеснула наваристых дымящихся щец, поддвинула к столу табуретку. Рукой показала женщине: «Садись! Поешь!». И черная поняла, однако замотала головой — нет, мол, нет… И повернулась к выходу. Мария запуталась: «Чего ж она хочет, на двор сходить… пусть идет. А я ей платочек свой отдам. Наш-то оренбургский пуховый любую хворь снимет». Она действительно извлекла из шифоньера наружу подарочек мужа покойного. Купил он ей к сорокалетию новый и дорогущий светлый платок в Оренбурге, а случая надеть да пофорсить все не представилось – заболел вскоре Степан: разгружал вагоны с досками на станции — вспотел, озяб, заболел к вечеру, а к утру уж помер… и скорая опоздала, пока сквозь снежные заносы пробилась… Как знал муженек, что скоро оставит ее вдовой, вот и подарил настоящее чудо, денег не пожалел. Спасибо Степану, да чего теперь без него прихорашиваться — не царевна-лебедь. Отдать подарок чернавке с младенцем — пусть Степку добром поминают…

А женщина всё не возвращалась. Малыш пискнул. Мария завернула его в платок, и почти сразу ребенок уснул и дыхание стало ровнее. «Надо же их все-таки накормить, а то сгинут опять где-то в наших степях». А женщина не шла… Мария вышла во двор — никого! Точно, никого — ни в сараях, ни в баньке, ни в огороде, только ветер и ветер. Тут и кольнуло под сердцем: «Ой, да она ж подкинула мне дитя… И чего я делать-то буду… Господи!»

Мария вернулась в дом, попыталась припомнить, каким подходящим лекарством ребеночка подлечить. Поправила платок, послуживший спасительным одеяльцем, и заметила, что ребенок вспотел, уснул крепко, задышал спокойно-спокойно, как вроде наконец-то домой попал. Ну, есть надежда, что выживет… «Мочонками что ли его потом покормить, молока-то нету… Мальчик ли, девочка?.. Беда ли, счастье?.. Говорят, лучшая половина жизни уже прожита, а тут снова, как в самом начале…».

Александр Филатов